и носик трогает сухой
я сегодня много хотела написать.
как утром Аня спала, а я просто была, и все было хорошо.
как потом я пошла в институт и случайно уехала в город. как разговаривала с Кортасаром в маршрутке и чуть не упала с сиденья, когда Освальд ползал по столу.
и потом шла туда, откуда только что приехала, так странно. самое страшное здание в городе - это завод на Большевистской - это почти фабрика Вилли Вонки, но серая - цвета мокрого асфальта - даже в период летней жары. и если знать, что это мелькомбинат - то совсем не страшно, но я сегодня впервые видела, как в нескольких окошках горел свет и мне стало не по себе. там высокие узкие лестницы - кнаружи от круглых громоздских башен. вообще-то я собиралась взять фотоаппарат с собой, но решила, что если и помнить - то только глазами. и теперь я наверное не увижу больше огоньков в окнах мелькомбината ужасов.
еще в маршрутке я только и запомнила, что есть на улице дом №153 - не знаю даже почему, он самый обычный. но вот 141й - это странно. там - у мелькомбината на Большевистской - все дома маленькие, крашенные в розовый и обшарпанные - точно в городе моей бабушки - а один вот - тоже обшарпанный, но сиреневый. такого сумасшедшего сиреневого цвета, и такой потрескавшийся. странный 141й дом.
я плохо помню, я с полудня и до трех совсем куда-то потерялась, только шла-шла-шла, заходила в магазины и в метро, смотрела на людей, пугалась их отчаянно (я с каждым днем все сильнее опасаюсь).
был магазин, где я утонула в тканях - три или четыре таких магазина, мне там было очень хорошо и спокойно, только нигде не было чешского бисера, и только один - германский, но ужасно - для меня - дорогой. а я ведь знаю, где-то есть чешский, я ведь видела. но у меня все равно теперь - бамбуковые бусины и акриловые краски, и еще толстенный Маркес, и запах, который уже не просто нравится, а потому что shivaree, и письмо.
я еще выходя из общежития взяла в ячейке письмо и до сих пор потеряна. потому что почерк - тот же, что и три года назад. на конверте зимовье - будто три года назад. но ведь совсем-совсем не то. а я шла и улыбалась в себя и боялась вскрыть конверт, я боялась вдруг ошибиться. хотя почерк, и зимовье и так не бывает. все - будто три года назад, кроме человека.
да, да - только выйдя из маршрутки я вдруг поняла, что ужасно замерзла. не я - ноги, а они, стоит им замерзнуть, куда-то почти исчезают. и мне было боязно шагать широко в своих ботинках, которые на полтора размера больше ноги, потому что я даже не на размокших в лужах листьях скользила, а - как бы сама в себе - ноги в ботинках - им там было слишком просторно, и даже перетянуть шнурки не помогло.
и я курю ужасно много, когда мне - вот так. будто хорошо. или пусто, или еще как-то - совсем не до людей.
и еще - вот уже на Маркса пришел первый снег. это очень непривычно, когда на щеках тают снежинки.
как утром Аня спала, а я просто была, и все было хорошо.
как потом я пошла в институт и случайно уехала в город. как разговаривала с Кортасаром в маршрутке и чуть не упала с сиденья, когда Освальд ползал по столу.
и потом шла туда, откуда только что приехала, так странно. самое страшное здание в городе - это завод на Большевистской - это почти фабрика Вилли Вонки, но серая - цвета мокрого асфальта - даже в период летней жары. и если знать, что это мелькомбинат - то совсем не страшно, но я сегодня впервые видела, как в нескольких окошках горел свет и мне стало не по себе. там высокие узкие лестницы - кнаружи от круглых громоздских башен. вообще-то я собиралась взять фотоаппарат с собой, но решила, что если и помнить - то только глазами. и теперь я наверное не увижу больше огоньков в окнах мелькомбината ужасов.
еще в маршрутке я только и запомнила, что есть на улице дом №153 - не знаю даже почему, он самый обычный. но вот 141й - это странно. там - у мелькомбината на Большевистской - все дома маленькие, крашенные в розовый и обшарпанные - точно в городе моей бабушки - а один вот - тоже обшарпанный, но сиреневый. такого сумасшедшего сиреневого цвета, и такой потрескавшийся. странный 141й дом.
я плохо помню, я с полудня и до трех совсем куда-то потерялась, только шла-шла-шла, заходила в магазины и в метро, смотрела на людей, пугалась их отчаянно (я с каждым днем все сильнее опасаюсь).
был магазин, где я утонула в тканях - три или четыре таких магазина, мне там было очень хорошо и спокойно, только нигде не было чешского бисера, и только один - германский, но ужасно - для меня - дорогой. а я ведь знаю, где-то есть чешский, я ведь видела. но у меня все равно теперь - бамбуковые бусины и акриловые краски, и еще толстенный Маркес, и запах, который уже не просто нравится, а потому что shivaree, и письмо.
я еще выходя из общежития взяла в ячейке письмо и до сих пор потеряна. потому что почерк - тот же, что и три года назад. на конверте зимовье - будто три года назад. но ведь совсем-совсем не то. а я шла и улыбалась в себя и боялась вскрыть конверт, я боялась вдруг ошибиться. хотя почерк, и зимовье и так не бывает. все - будто три года назад, кроме человека.
да, да - только выйдя из маршрутки я вдруг поняла, что ужасно замерзла. не я - ноги, а они, стоит им замерзнуть, куда-то почти исчезают. и мне было боязно шагать широко в своих ботинках, которые на полтора размера больше ноги, потому что я даже не на размокших в лужах листьях скользила, а - как бы сама в себе - ноги в ботинках - им там было слишком просторно, и даже перетянуть шнурки не помогло.
и я курю ужасно много, когда мне - вот так. будто хорошо. или пусто, или еще как-то - совсем не до людей.
и еще - вот уже на Маркса пришел первый снег. это очень непривычно, когда на щеках тают снежинки.
-
-
12.10.2005 в 18:35У нас - тоже - снег
-
-
12.10.2005 в 19:30только это не очень мешает с ним разговаривать, а Освальд - улитка.
снег. снег.
по утрам иней на зеленых листьях малины. солнце - да, через жалюзи на микроскоп - все портит.
я не люблю солнце ) я люблю улиток.
-
-
13.10.2005 в 15:35-
-
13.10.2005 в 20:06я очень редко бываю рада солнцу, но ведь.
я опять не знаю, чего бы сказать.
-
-
14.10.2005 в 16:44-
-
14.10.2005 в 20:55но - осень, это хорошо.