весело смеялась, говорила про детей без особого ужаса, обсудили мёртвых родственников (бабушка обсчитывается и говорит "нас осталось только трое", я говорю "ну как же трое, двое, ты и тётя Рая", очень сложно это - было шестеро, осталось двое, даже я бы шутить так не стала, как этот боженька ваш, было шестеро, а остались Надежда и Рая, хотя надежды на этот ваш рай у них нет, столько чувства вины, столько его, что хватило бы на целую страну, но русским столько будет мало, русским подавай всю guilt человечества). у бабушки зубные протезы, один вставной глаз и вот теперь рекомендуют слуховой аппарат, а она преподаёт информатику экономистам. чёртова образовательная реформа, чёртово всё, моей бабушке 73 года, а она преподаёт информатику тупым студентишкам, потому что если уйдёт она, то там по-честному будет некому преподавать. третий вуз по стране, велика хахашечка.
мы много раз говорили про велосипеды, но бабушка уже вот третий год не может запомнить, что на велике ездит на работу не только Дима, но и я.
и ещё кое-что иногда не вспоминает, и говорит про путина что-то вроде "нашёлся хоть один мужик в этой стране", но мне больше не жалко, пусть говорит.
хочется обнять её и убаюкать, и ради неё хочется верить в загробный мир или что там дальше, короче, что ей будет потом легко - и что рядом будет маленькая стройная Галя, которая умерла от малокровия, когда в Барнауле запретили держать скот в пределах города (очень-очень давно), и высокий Витя, который всегда был молодцом и образцом, и красавица Таня - пусть будет молодая и ещё не обиженная на весь свет, и большеглазая вредина Женя. она спрашивает меня про вторую бабушку - папину маму, и сквозит какая-то обида немного. ну или мне так кажется. тех было трое, и умер вот только дядя Володя несколько лет назад, самый молодой. папа до сих пор его в разговорах зовёт Володькой.
я не очень-то переживаю смерти, мне кажется, что это в порядке вещей. я больше всех любила дедушку, который умер, когда я была во втором классе, и люблю папу. и думаю, что тоже справлюсь, когда придёт время справляться, но бабушку очень жаль, как же это, когда ты старшая сестра (только дядя Витя был старше), и вас осталось только двое? я же вон даже про Лёшку до сих пор думаю в свете воспоминаний, где мы оба ещё играем в настольные игры с папой, или как мне подарили набор с пластмассовыми мишками и мы играли с ними на зелёном паласе в маленькой комнате, или как или как или как. а тут бабушка говорит, что он кажется опять.
я, короче, хотела написать, что очень легко с бабушкой проговорить полтора часа с парой чашек глинтвейна, но ещё после глинтвейна слёзы текут уж очень.
а вообще я ей сегодня смс отправила, а она мне в скайп позвонила спустя восемь часов, и даже смс ещё не видела.
что-то ещё вспомнила, как мы синего дядьку ловили, и как я однажды целое лето верила в приведенье-бабайку, которое на сараях в Ефремове жило. оно ещё на деревья забиралось и сидело прямо у нас за окном. сначала за кухонным окном, пока мы пили чай с сахаром с сыром и колбаской (такие вот нравы), а потом за окном спальни.
бабушка Маша, кстати, в прошлый наш разговор удивилась, что я дедушку вспоминаю вообще, мне же семь лет было. а он был очень хороший, бабайками не пугал, составлял нам кроссворды, учил русскому языку, и даже подшучивал над своей пластмассовой трубочкой, торчавшей из живота. что это было? калоприёмник? я теперь никогда, наверное не узнаю, не спрашивать же у папы двадцать лет спустя. синий дядька, получается, был уже когда дедушка умер, в первое лето без него.
я часто скучаю по выдуманному прошлому, в котором всё было хорошо. а хорошо-то никогда не было.