твердым карандашом она рисует на обложке тетради круги, и в кругах рассыпается всё привычное. только бы утром вместо солнца светили в окно тучи, а по вечерам на улицах люди ходили с непокрытой головой, и тогда всё встанет, если и не на свои, то всё же на места. можно ведь терпеливо укладывать в коробки вязаные шарфы и стеклянные ёлочные игрушки, не оглядываться по сторонам, не звонить по телефону, не менять пивычек вроде той, с носовыми платками под подушкой. а то всё суета, и глаза болят от белого, а в городе термометр врет на пять градусов - все только об этом и говорят. тринадцатая в очереди бабка говорит громко, почти басом, она замужем за евреем и имеет троих детей, внуков и правнуков она сосчитать не может, но верит, что именно это огромное их число станет поводом для получения надбавки к пенсии. твердолобые коренастые уроды подмигивают друг другу через витрину магазина, толкаются в дверях, это же броуновское движение. а я совсем ничего не хочу из того, что можно, и покупаю новый карандаш-автомат, потому что шеф забывает возвращать их обратно на стол.